В этом тексте хотелось бы продолжить тему объединения искусства будущего с философией концептуального символизма.  Понятно, что, говоря о философии, нельзя не упомянуть Платона и Канта, поскольку именно эти двое четко отделили мир идей от мира вещей и использовали понятие эстетики – но с различными выводами. Конечно, эту линию мыслителей можно продолжать бесконечно долго, откапывая все новые и новые имена, чем и заняты сонмы гробокопателей. Также понятно, что данный текст есть не более чем гипотеза., однако, кажется странным, что подобные мысли - к примеру, о творческом импульсе у кроманьонца и отсутствие такового у неандертальца, что может говорить о направлении движения от Зверя к Творцу, не озвучены до сих пор. Как и ранее, гипотезы основаны на простой логике и принципе бритвы Оккама.

   Есть гипотеза, вернее иллюзия гипотезы, что никаким богом в обеих философских системах и не пахнет, ибо если есть нерушимые законы мироздания, то нет всемогущего Бога – и наоборот. Как сказал один француз (теист, кстати) Наполеону – в наших рассуждениях - Бог лишний. Но тезисы Канта дают глубокую трещину и по иному принципу: привлечение Кантом понятия «категорический императив» выглядит не только ненужным, но и попросту притянутым за уши. А без этого понятия рушится вся философия Канта, превращаясь в пустую и смешную демагогию.

   Приведенный ниже отрывок из «Критика чистого разума» заставляет только недоуменно пожать плечами мыслящего индивидуума: «Пространство есть не дискурсивное, или, как говорят, общее, и если говорят о многих пространствах, то под ними разумеют лишь части одного и того же единственного пространства». На ниве прогресса Иммануил Кант оказался откровенно слаб. И мысли его – трехвековой давности – ничего кроме улыбки не вызывают. Человек кажется примитивным и немощным только в сравнении с сущностью более могучей, но она тоже теряется на фоне очередной, так как совершенству нет предела. Текущий гибрид человека сегодня содержит элементы творчества, но эти черты могут исчезнуть и уступить место каким-то другим завтра.

   При этом, философия Платона, несмотря на свой куда более значительный возраст (около 25 веков) и определенную старомодность, выглядит сегодня более продуктивной, и именно «диалоги» Платона открывают читателю страшный мир будущего - с тенями и пещерами. Те, кто называют его идеалистом ошибаются в корне. Ибо страшны не столько его образы, но вся философия его. Она базируется не на умозрительных постулатах, а на доказательствах и видимые ошибки – это слабости человека, а не системы.

    Здесь приведены рассуждения Платона о пространстве: «Есть еще один род, а именно пространство: оно вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему рождающемуся, а то, что не находится ни на земле, ни на небесах, будто бы и не существует». Люди живут прошлым, а динамику изменений нельзя построить, как невозможно предугадать схему броуновского движения. И, даже человеку мыслящему, (много ли таких осталось?) ближе анализ Канта, нежели синтез Платона.

   Касаемо же собственно живописи концептуального символизма, то при всей своей эксклюзивности, она представляет собой лишь очередную попытку заглянуть в завтрашний день. Но сделать это едва ли возможно на основании анализа тенденций дня сегодняшнего. Либо можно использовать фактологию дня завтрашнего, предвидение которого – удел немногих.  Краткость – сестра таланта, говорил русский писатель, лишь цвет и форма имеют значение в живописи и именно с этими деталями экспериментирует концептуальный символист. Однако, в итоге, необходимо помнить, что невозможно сегодня судить о реалиях дня завтрашнего – в том числе и в живописи.